— На юге? — переспросил дядя Хэл. — Но завод и те, кто на нем работает, находятся на севере.

Тут пошло какое-то невнятное бормотание со стороны папы и дяди Роджера, но было совершенно ясно, что этот мистер Шеклтон закроет фабрику и перенесет производство куда-нибудь еше.

— Сколько рабочих мест пропадет?

Папа начал наливаться кровью.

— Ради всего святого, Хэл, давай не приплетать сюда весь этот вздор насчет безработицы. Работники квалифицированные, со временем они найдут себе применение.

— Так сколько? Женщины там тоже работают?

— Разумеется, мы не можем трудоустроить каждую женщину, потерявшую рабочее место. В любом случае женщинам положено сидеть дома и заниматься семьями, я ничего не могу поделать насчет женщин. Мы рассчитываем взять на работу мужчин, если станем расширять главное производство. В надлежащее время.

Дядя Хэл играл с ними, и я думаю, они этого не осознавали. Он сумел сделать так, что они разозлились. Вряд ли его волнует бизнес в том или ином смысле.

— Подыщите рабочие места для людей, которые будут выброшены на улицу, для мужчин и для женщин, и тогда я решу, следует ли мне голосовать своими акциями в пользу вашего предложения.

— Было бы гораздо удобнее, — сказал дядя Роджер, — если бы мы договорились о выкупе у тебя твоей доли. Всей целиком. Когда подобная ситуация возникнет снова и потребуется с тобой посоветоваться, ты, несомненно, опять будешь у себя в Америке, то есть вне досягаемости. Ты должен понимать, насколько это усложняет дело, у нас связаны руки. А тебе безразлично, во что вложены твои деньги.

— Где вы возьмете деньги, чтобы выкупить у меня мою долю?

Я-то понимала где, и он — тоже. Но папа и дядя Роджер напустили на себя торжественно-мрачный вид и начали толковать о банках и тому подобном. Ясно, что они хотят использовать для выкупа именно те деньги, которые получат от продажи фирмы „Полфри-фарфор“.

— Я подумаю над вашим предложением, — произнес дядя Хэл. — Пока вы могли бы дать мне знать, во что вы оцениваете мою долю. Тогда я поговорю со своим финансовым консультантом.

Бог ты мой, ну и недоволен же был папа!

— Ты, кажется, не вполне понимаешь, — промолвил он чопорно и сурово. — Предложение купить это производство не будет оставаться в силе вечно. Так случилось, что мистер Шеклтон сейчас находится здесь, он приехал на север Англии покататься на коньках. Он бы хотел, чтобы дело подошло к желаемому завершению еще до окончания года.

Дядя Хэл вскинул бровь (интересно, как он это делает; выглядит впечатляюще):

— Я называю это „пороть горячку“, Питер.

Вот все, что он сказал, а потом удрал из библиотеки, прежде чем они успели вымолвить хоть слово.

Я старалась не шуметь, но едва не выдала себя: меня разбирал смех при виде их досады, что не получилось добиться своего в один момент. Напоминаю: мистер Филипп Шеклтон — один из тех двух мужчин, про которых все говорят, что они чернорубашечники. Любопытно, это плохо — продавать фабрику людям из фашистской организации? Наш премьер-министр, мистер Болдуин, продает все и всем — так сказала мисс Хейзелтон, наша учительница по экономике. Она настроена антифашистски: ее брат сражается в Испании против Франко, и нельзя винить ее за такое мнение».

Глава двадцать пятая

— Нельзя ли мне одолжить у тебя немного денег?

Утрата опять была в теткиных бриджах. Поездка в Манчестер обеспечила ее лишь некоторыми вещами, в полупустых ящиках и шкафах оставалась старая и негодная одежда, а вынужденная необходимость ходить повсюду страшилой пагубна для женщины любого возраста.

Глядя на Утрату, напряженную и скованную от смущения, страдающую оттого, что приходится одалживаться, Аликс почувствовала прилив гнева. Он был, конечно, адресован не сестре, а виновнице ее затруднений. Держать внуков на скудном денежном довольствии издавна являлось одним из оружий бабушки. Аликс в возрасте Утраты всегда страшно возмущалась в душе, что имеет возможность потратить мало денег.

Когда она училась в школе, бабушка посылала ей ровно столько, чтобы едва хватало на самое необходимое. Двенадцать марок в семестр: на письма домой, новый тюбик зубной пасты в середине семестра, пару шнурков, если выпадало несчастье порвать свои, а также на крем для обуви. В каникулы ей приходилось просить у бабушки каждое пенни, с подробными объяснениями, на что она собирается его потратить. До чего же она ненавидела эти просьбы и отчеты!

Теперь Аликс понимала, что подобная политика диктовалась не скупостью и не соображениями экономии, а бабушкиным стремлением властвовать и подавлять любое проявление независимости. Проклятие, Утрата не должна урезать себя во всем! Ей предстояло унаследовать изрядную сумму денег от родителей, а также от двоюродной бабки, чье завещание уже изменило положение Аликс, принеся ей независимость от бабушки. Известно ли попечителям трастового фонда, как нуждается в деньгах Утрата? Она занимает их у сестры. Аликс чувствовала себя тронутой тем, что та знала: она может обратиться к ней за помощью.

— Эдвин обещал дать мне денег, — пояснила Утрата. — Он уже давал в предыдущие два Рождества и сказал, что в этом году тоже даст. Я верну, как только получу. Но его никак не поймаешь, он постоянно пропадает где-то. Забыл, что мне надо успеть сделать покупки до Рождества. Я бы хотела сделать это сегодня, понимаешь? Эккерсли отправляется в Лоуфелл сегодня утром, и я могла бы поехать с ним.

Черт бы побрал Эдвина, поглощенного своей никчемной Лидией так, что даже забыл о сестре!

— Я схожу за кошельком. А бабушка совсем ничего не дала тебе на подарки?

— Полкроны. С ними далеко не уедешь.

Полкроны! Да уж! Аликс шагнула в свою комнату, но остановилась в дверях. Нет, у нее есть идея получше.

— Пойдем со мной! — сказала она, поворачивая обратно и спускаясь вниз по лестнице.

Дедушка слушал, как Аликс твердо и решительно объясняла, что Утрате необходимы деньги для рождественских покупок.

— Я, конечно, могу ей дать, но мне кажется, эти деньги должны исходить от вас.

Он посмотрел на нее, захваченный врасплох.

— Конечно, Утрата должна получить деньги на покупки. Хотя бабушка, несомненно, дала тебе какую-то сумму, Утрата?

— На два шиллинга и шесть пенсов не разгуляешься, — ответила за нее Аликс. — Во всяком случае, когда требуется купить подарки для двенадцати человек. Да еще упаковочная бумага и поздравительные открытки. В прошлом году Эдвин добавил ей десять шиллингов.

— Совсем другое дело, — мечтательно промолвила Утрата. — У меня даже осталось немного денег, чтобы купить ноты.

Сэр Генри потер седые усы. Аликс видела, как он внутренне разрывается между нежеланием участвовать во всем этом и лучшей стороной своей натуры. Наконец он отпер верхний ящик письменного стола и вытащил тугой свиток бланков банковских долговых обязательств. Отделив верхний, расправил этот белый листок на столе и, отвинтив колпачок с авторучки, заполнил банковский билет.

Утрата с интересом следила за его действиями.

— Я всегда думала, как их выписывают. Не надо давать мне так много, дедушка. Ни один магазин в Лоуфелле не сможет разменять банкнот в пять фунтов.

— Совершенно верно. Ты отнесешь это в банк, и они тебе его обменяют на бумажные купюры и монеты в том виде, в каком пожелаешь. Не трать все на подарки, сбереги немного, чтобы купить себе еще ноты.

Утрата была в восторге.

— Спасибо, дедушка! — Она обежала вокруг стола и запечатлела поцелуй у него на щеке. — Если не возражаешь, я не стану сообщать бабушке, потому что она их у меня отберет.

Сэр Генри выглядел встревоженным.

— Нет-нет, это между нами троими. Купи все подарки, какие пожелаешь. — Вдруг новая мысль пришла ему в голову, он открыл ящик и вытащил банковский чек. — Аликс, я хочу, чтобы ты взяла это и купила что-нибудь красивое для Утраты, надеть на бал с ее новым платьем. Ты знаешь, что необходимо.

— Представляешь, целых пять фунтов! — взволнованно воскликнула Утрата, когда Аликс закрыла за ними дверь кабинета. — У меня никогда не было столько денег. Я смогу купить ободок на голову для Полли, да и все остальное тоже.