— Ты выглядишь лет на двадцать пять, — промолвила она.

— О, не говори так! Ужасно! Бабушка велит мне его снять.

— Ты права. Оно очень красиво, и ты выглядишь в нем прекрасно, но бабушке не понравится.

— Ох, ладно, я просто сяду здесь и буду ждать, — произнесла Утрата. — По крайней мере я его хоть немножко поносила. Вряд ли у меня его отнимут прямо сейчас, верно? Вероятно, потом бабушка запрет его от меня или отошлет на благотворительную распродажу подержанных вещей. Я проведу вечер тут, с тобой. Хотя будет невежливо, если мы обе не пойдем. Ты уверена, что не хочешь пойти? Подумай: ты ведь могла бы встретить там мужчину своей жизни.

Аликс засмеялась.

— Большинство гостей знаю всю жизнь. Убеждена, что ни один из них не является мне родной душой.

— Досадно!

— Что досадно? — спросил вошедший в элегантном фраке Эдвин. Он присоединился к сидящим у камина сестрам и положил на каминную решетку вытянутую ногу в сверкающей лакированной туфле. Он заметил, во что одета Аликс. — Ты не идешь, Лекси? Нога еще болит?

— Да, и изрядно. Я остаюсь. Как Золушка у очага.

— Ты уже сообщила эту новость бабушке?

— Нет, мы с Утратой сидим здесь в состоянии трепета, ожидая, когда она нагрянет сверху.

— Ну так тебе повезло. И тебе тоже, Утрата. Кстати, должен сказать: в этом платье ты выглядишь как конфетка, хотя бабушка его не одобрит. Позвольте мне быть глашатаем, принесшим радостную весть. Я только что наткнулся в холле на Липп, и она в своей обычной противной манере объявила, что у мадам болит голова, она приняла порошок и проведет вечер в затемненной комнате. Нам надлежит уходить и возвращаться совершенно бесшумно, без малейшего звука.

Аликс почувствовала облегчение.

— Слава небесам! А это не мигрень, по счастливой случайности?

— Липп боится, что именно так.

— О, здорово! — подпрыгнула Утрата, забывая, что она взрослая. — В прошлый раз она длилась три дня, что как раз подводит нас к сочельнику!

— Жестокое дитя! — притворно посетовал Эдвин. — Неужели в тебе нет ни капли жалости? Мигрени очень болезненны, как мне говорили.

— Надеюсь, что причиной тому — дурной характер, — ухмыльнулась Аликс. — Майкл и Фредди заходили сегодня утром, и она держалась грубо с ними.

— Как ни стараюсь, не могу не радоваться, ведь теперь она не сумеет запретить мне пойти! — сказала раскрасневшаяся от удовольствия Утрата. — И ты только представь: бабушка отказывается от приглашения, нарушает данное обещание, причем в самый последний момент! Наверное, голова у нее действительно сильно болит. Аликс, ты обязательно должна пойти. Там будет гораздо веселее в отсутствие бабушки, никто не станет нас критиковать! Ты пообщаешься с множеством людей.

— Ну давай же, идем, — попросил Эдвин. — Я не буду танцевать больше, чем предписывает учтивость, мы посидим вместе, обсуждая танцующие пары.

Аликс понимала: Эдвин не собирается усердствовать на балу, ведь женщины, с которой он хотел бы танцевать, там не будет. Однако перспектива провести несколько часов в его компании заключала в себе такой соблазн, перед которым она не могла устоять. Даже если брат опять начнет говорить о своей любви, все равно он будет с ней в «Гриндли-Холле», а не в Лоуфелле с Лидией.

— У тебя есть какие-то золотые шлепанцы без задников, — промолвила Утрата. Она провела несколько часов, инспектируя одежду Аликс. — Надень их на повязку.

— Хорошо, — согласилась Аликс, неуклюже поднимаясь. — Я постараюсь быстро собраться.

В комнату, укоризненно цокая языком, стремительным ручьем влилась Труди в развевающемся наряде из темно-синего шифона.

— Аликс, моя дорогая, ты еще не переоделась? Мы опоздаем, о чем ты думаешь? А мама не идет, как, вероятно, вы уже знаете. Великий Боже, Утрата, это то платье, которое вы купили в Манчестере? Пожалуй, к лучшему, что мама нездорова. Аликс, если хочешь, я поднимусь с тобой, помогу одеться. Эдвин, скажи папе, что мы скоро спустимся, и Сол ждет, пока Джейн закончит одеваться.

— Так-так, — произнес сэр Генри, одобрительно оглядывая свою младшую внучку. — Утрата, ты настоящая красавица. Этот наряд вы купили в Манчестере?

— Тебе нравится?

— Да, хотя не уверен, что твоя бабушка сочла бы его подходящим.

— Ты не расскажешь ей?

— Ни слова.

Задержавшись на ступеньках лестницы, Аликс наблюдала за собравшейся в холле семьей. Вот дедушка, курящий сигару, — занятие, которого бабушка не одобрила бы; накрахмаленная до блеска рубашка ярко выделялась на фоне темной ткани фрака. Вот Утрата — незнакомка в красном бархатном платье. Тетя Труди, как обычно, стоящая чуть позади и в стороне от остальных, в меховом палантине, окутывающем плечи. Рядом с сестрой дядя Сол, прилизанный, самодовольный и беспокойный, хмурые морщины у носа четче обозначились в неярком свете горящих по стенам канделябров с их стеклянными абажурами и тусклыми масляными лампами. Тетя Джейн стояла отдельно от него, изысканно-элегантная, в платье бледно-зеленого оттенка. Слишком худая, подумала Аликс, глядя на ее большие, наполненные ожиданием глаза. Она содрогнулась: не дай ей Бог когда-нибудь так выглядеть. И Эдвин — непринужденный и беззаботный, с волосами, против обыкновения не падающими на лоб, а надлежащим образом гладко зачесанными назад.

Аликс двинулась вниз и, преодолев оставшиеся ступеньки, присоединилась к семье.

Утрата втиснула себя в старую твидовую куртку, и остальные ошарашенно воззрились на возникшую при этом странную фигуру, похожую на бродяжку, одетую во что попало.

— Господи помилуй, неужели у тебя нет какого-нибудь плаща или палантина? — спросил дедушка.

Труди, которая исчезла, когда Утрата протискивала руку в рукав, торопливо вернулась в холл, держа какую-то одежду.

— У меня есть то, что нужно, — объявила она. — Сними это пальто, Утрата.

Она задрапировала вокруг плеч племянницы укороченную накидку из черного бархата, с капюшоном.

— Она тебя не согреет, но ты будешь на воздухе всего несколько секунд, а в машине закутаешься в плед.

Роукби помог Аликс облачиться в вечерний плащ, подал сэру Генри цилиндр, перчатки и трость с серебряным набалдашником.

— Ты сам поведешь машину, Сол? — спросил отец.

— Да.

— В таком случае в «Гриндли-Холл».

Роукби распахнул парадную дверь.

Глава тридцать пятая

«Удалось урвать немного времени, чтобы сделать запись в дневнике. Сейчас я сижу в своей комнате, за столом, не опасаясь любопытных глаз. Пришла сюда переодеться, поэтому сижу в дезабилье. В моем позорном, унизительном нижнем белье, судя по тому, как Боннэ шумно втянула воздух и зацокала языком. Я никогда не задумывалась о нижнем белье, не придавала значения этой части туалета, но согласна, что моя нижняя юбка знавала лучшие времена и выглядит плохо. Ладно, ничего, все равно никто ее не увидит.

Если отвлечься от Боннэ — то вот почему я здесь, за полчаса до того, как начнут съезжаться гости. Тогда как все другие находятся внизу, в гостиной, выслушивают, как тетя Дафна учит их уму-разуму; трактует, что и как было в „Гриндли-Холле“ в старые добрые времена, когда тоже устраивались балы, но без нынешних скаредных глупостей.

Так вот, когда все пошли переодеваться к балу, я тоже поднялась к себе, и мне потребовалось примерно минут пять, чтобы надеть мое старое зеленое платье и спуститься обратно. Конечно, я оказалась там раньше остальных, поскольку все наряжаются и прихорашиваются, особенно ужасная Ева и дорогая Розалинд. А если говорить о мужчинах — то принимают ванны, бреются и тратят время на прочую ерунду.

Мне это было на руку, потому что давало возможность без помех подзаправиться: сорвать куш в виде мелкой закуски, которую предупредительно оставил на столе ливрейный лакей (один из слуг, нанятых специально на вечер и, несомненно, пришедший в ужас от того, что болтают злые языки под лестницей).

Появились папа и Роджер, в черно-белом, отутюженные и сияющие крахмальными манишками. Затем Анджела, которая всегда выглядит хорошо, но, похоже, сегодня немного не в духе, и Сеси, с таким видом, будто она плакала. Потом возник Хэл, и должна признать, он выглядел потрясающе модным и щеголеватым. Предполагаю, из-за того, что он моложе и стройнее папы и дяди Роджера. Хотя дядя Роджер все-таки не преминул сделать ядовитое замечание насчет портных: мол, актерам, конечно, необходима хорошо сшитая вечерняя одежда, чтобы играть на сцене.