— Не знаю, сэр, — сказал Огилви, не уверенный, требуется ли от него ответ.

— Пошевелите мозгами, констебль.

— В полицейской школе, сэр?

— Нет. Где он мог выучиться приемам, которые теперь успешно применяет?

Констебль Огилви напряженно размышлял.

— Не знаю, сэр.

— Вы что-нибудь слышали о Гитлере?

— Германия, сэр?

— Прямо в цель. Германия. Итак, чем бы мог заниматься этот фашиствующий джентльмен с правильной речью в Германии? Жил ли он там? Является ли он немцем, получившим образование в Англии? Или англичанином, который предпочел обосноваться в Германии и прельстился на красивые слова Гитлера?

— А разве вы не могли бы арестовать его и допросить, сэр?

— О, мы это делали. И не однажды. Когда мы заявили, что не можем найти его следов в период, предшествовавший трем последним годам, он рассмеялся нам в лицо и представил список имен, мест, ссылок на кого-то или что-то.

— Они были фальшивыми, сэр?

— Во всяком случае, нам не удалось это доказать. Какие-то респектабельные полковники, бывшие няньки, записи в школьных архивах — все безупречно, не подкопаешься.

— А не служил ли он в армии, сэр? Ему лет сорок, он должен был воевать.

— Освобождение по состоянию здоровья. Шумы в сердце, и есть врачебная справка, подтверждающая это. За подписью врача с Харли-стрит.

— Глядя, каков он на льду, не предположишь, что у него больное сердце. Но если все бумаги в порядке, разве это не решает дело?

Инспектор хлопнул по столу ладонью, заставив констебля подскочить от неожиданности.

— Нет, не решает! А порождает еще большие подозрения. Ибо если он не тот, кем хочет казаться, это означает, что кто-то пошел на хлопоты и издержки — на гигантские хлопоты и издержки, если честно! — чтобы втереть нам очки. Так вот, ни одной иностранной державе не будет позволено проделывать это ни с одним Томом, Диком или Гарри! Как по-вашему?

— Верно, сэр.

— Мы можем предположить, что Джаго Робертс — крупная рыба. Если будет война — а я лично убежден, что она будет, — у людей вроде Джаго Робертса может оказаться совершенно иная задача, нежели сколачивание в союзы и организации кучки болванов в черных сапогах и рубашках.

— Теперь уже никаких сапог, сэр, — произнес констебль Огилви, помня о правительственном запрете на ношение формы членами движений и организаций, подобных британским фашистам.

— Забудьте о сапогах! Сосредоточьтесь на уме этого человека — между прочим, остром как бритва, и на его способности превосходно сливаться с фоном. Люди, принадлежащие к высшим классам английского общества, люди вне подозрений — что может быть полезнее для коварных замыслов врага?

— Едва ли так, сэр. Во всяком случае, не тогда, когда вы вызовете его на допрос и заведете на него досье.

— Он может сменить личину.

Констебль Огилви растерялся. Потом до него дошло.

— О, понимаю, сэр. Он возьмет себе другую фамилию.

— Именно. Что особенно интересно — почему он выбрал из всех мест именно это? Катание на коньках, вы говорите? Или сопровождает приехавшего по делам мистера Шеклтона? Я сомневаюсь. Ничто из того, что нам известно, не позволяет предположить, что он имеет какое-либо отношение к бизнесу. Нет, мое мнение таково: где-то здесь, среди величественных гор, живет некая персона или даже не одна, которая его знает. Знает, кто он такой и чем занимается. Интуиция подсказывает мне, что у него имеются какие-то связи в этой части страны. И моя задача — выяснить, какие связи.

Инспектор Притчард наклонился и выбил трубку о решетку камина. Констебль Огилви прочистил горло и потеребил пальцами воротничок своего мундира.

— Не думаю, что мне когда-нибудь прежде попадался на глаза этот человек, Робертс. И когда я после того неприятного случая в Лоуфелле расспрашивал людей, то не нашел ни единой живой души, которая бы заявила, что видела его прежде. Кроме старого Форби, а он не в счет, поскольку наполовину ослеп и малость впал в слабоумие от эля и преклонных лет. Видимо, это ощущение, что его лицо мне знакомо, возникло оттого, что он напоминает кого-то из своих родичей: брата или отца. Но я не слыхал в этих краях ни о каком Робертсе, если не считать старого Рубена Робертса, а тот никогда не был женат. К тому же он лет десять назад умер.

Инспектор Притчард снова раскурил трубку и откинулся на спинку стула, а констебль Огилви продолжил медленно и методично рассуждать. На полке над камином тикали часы. Кто-то прошел за окном, каблуки звонко стучали по мерзлой земле.

— Нет, просто сходство, ничего более. Как я сказал, появилось ощущение, будто я его знаю, когда увидел фото, и вот сейчас пришло в голову, кого он мне напоминает. Моя матушка работала когда-то в «Уинкрэге», при старом сэре Джеймсе Ричардсоне. У нее в альбоме есть его снимок. Вот, пожалуй, его немного напоминает.

— А сэр Джеймс был из тех, кто мог бы распространить свое портретное сходство по округе?

На лице констебля Огилви отразилось замешательство.

— Я имею в виду, — пояснил Притчард, стараясь говорить доходчивее, — не славился ли он незаконными связями с местными женщинами? — Отвращение в голосе инспектора выдавало его пуританскую валлийскую душу. — А его сын, нынешний баронет, какая у него репутация?

— О, сэр Генри — прекраснейший джентльмен, что когда-либо жил на свете! — воскликнул Огилви. — И это вам всякий подтвердит.

— Будем надеяться, что вы правы, — спокойно промолвил инспектор. — Однако не помешает навести кое-какие справки. — Он поднялся и добавил: — Закажите мне разговор с Ярдом. Я буду говорить с дежурным офицером. Посмотрим, сумеем ли мы выяснить что-либо еще об этих Гриндли и Ричардсонах.

Глава сорок седьмая

Аликс взглянула на Мэвис и восхитилась. Когда она в последний раз видела ее, пятнадцать лет назад, та была робкой и застенчивой горничной, ей поручили следить за бельем для детской, она находилась под строгим командованием няни. Аликс помнила худенькую девушку, а сейчас перед ней предстала пышная женщина далеко за тридцать, с блестящими глазами и щедрой улыбкой.

Роукби поведал Аликс, где она может найти его сестру, после чего возник вопрос, как туда добраться. Эккерсли отвез бы ее, но начнет болтать. И тогда об этом прознает дедушка и, вероятно, спросит Аликс (просто из любопытства, не из пронырливости даже), зачем она ездила в Эскригг, а затем информация дойдет до бабушки и последует один из ее отвратительных допросов.

Чтобы избежать всего этого, Аликс позвонила Хэлу, слегка удивляясь себе, пока просила телефонистку соединить ее с «Гриндли-Холлом». При первой встрече она сочла Хэла снобом с претензиями и налетом иронической разочарованности — человеком, который никак не может ей нравиться. Но так было лишь вначале, когда он был для нее практически незнакомцем. Сейчас она рассматривала его как друга, человека, которому можно доверять. А также, если уж взглянуть правде в лицо, как мужчину, в обществе которого ей приятно находиться. Он остроумен, мудр, а с ней — добр и любезен.

Прежде Аликс не доводилось слышать голос Хэла по телефону, и ей понравилось, как он звучит. Она предположила, что причина в его актерской профессии. Актеру положено иметь красивый голос.

— Я не умею водить машину, а Эдвин не поедет. У него сейчас состояние под девизом «не будите спящую собаку». Вы не могли бы позаимствовать у своих автомобиль?

Хэл сумел с помощью простого приема — всучив Парсонсу десятишиллинговую банкноту. Он отвез Аликс за Дьяволову гору, в Эскригг, раскинувшийся в соседней долине. Мэвис проживала в отеле «Куинс хед», где, как она сообщила им, раньше работала барменшей.

Хэл сразу проникся к Мэвис симпатией, что не удивило Аликс. Она была уверена, что на его месте множество мужчин не остались бы равнодушны к чарам этой красотки.

— Мисс Аликс, приятно опять вас увидеть, сколько воды утекло! А мистер Эдвин, как он, здоров?

— Да.

— Я слышала, у него молодая леди, правда, не из тех, что понравилась бы леди Ричардсон. Ну да он не станет печалиться из-за этого, у него есть ум, у мистера Эдвина. Как и у вас. Я всегда говорила: эти близнецы не позволят собой помыкать.